С одним из активных представителей Научно-информационного Центра "Мемориал" Татьяной Моргачевой завязалась у меня переписка. Дело в том, что я случайно в статье о Льве Карсавине поместила вместо фотографии места его захоронения, могильный памятник Льва Гумилёва, а она, зная Абьезское кладбище, где хоронили заключённых и был похоронен Лев Платонович, обнаружила эту ошибку. Татьяна прислала мне фотографии могилы Л.П.Карсавина и я поместила их на сайте (Е.М.Заблоцкий о Карсавиных), за что я ей очень благодарна. Её интересовала судьба жены и дочерей Льва Платоновича Карсавина. В Интернете я нашла  статью, которая ниже, и она показалась мне очень интересной. Захотелось поместить её на моём сайте, что я и делаю.

И.М.Яковлева

 

 «Дело» Ирины Львовны Карсавиной

 

     Ирина Львовна Карсавина была преподавателем английского и французского языков в Вильнюсском государственном университете с 1955 по 1966 год. Как вспоминает ее бывший студент, ныне доцент кафедры всеобщей литературы Гвидонас Барткус, литовские студенты звали ее Карсавинайте, принимая за свою, хотя знали о ее русском происхождении. Правда, молодежь не догадывалась, что эта стройная, с грациозной походкой «француженка» – недавняя ссыльная-арестантка. Считалось, что ее французский язык – настоящий, не выученный: ведь она жила в Париже! Студенты знали, что она – дочь чем-то знаменитогопрофессора Льва Карсавина, преподававшего в довоенном Каунасском университете, но и только. Ирина Львовна иногда рассказывала о своем заграничном детстве и юности, но никогда не говорила об отце.

 Уменьшить     Мать и младшая сестра Ирины Львовны, выселенные после ареста Льва Платоновича Карсавина из университетской квартиры, ютились в комнатушке в деревянном доме без удобств в Павильнисе. Вернувшейся из ссылки Ирине Львовне пришлось скитаться по чужим углам, пока от университета ей не выделили квартирку на ул.Геросес Вильтес. Но бытовые трудности не помешали И.Л.Карсавиной работать, помимо лекций, над составлением литовско-французского словаря на 40 тысяч слов. Этим словарем по сей день пользуются специалисты и студенты.

     Из воспоминаний людей, знавших Ирину Львовну, складывается облик сильной личности. Не случайно И.Карсавина писала домой из мордовского "Дубровлага" 15 февраля 1953 года: "Папа передал мне свою силу". А в другом письме (10 февраля 1954 года) в ответ на сочувственное письмо сестры Сусанны: «С необычайным интересом смотрю на жизнь и на людей. Кажется, папины мысли и чувства у меня в крови и очень помогают жить... Кроме того около меня очень хорошие люди, и я не одинока... Бодрости и духовной силы, может, я могла бы еще одолжить кому-нибудь».

     Ирина Львовна Карсавина умерла в 1987 году, успев отметить свое 80-летие и похоронена на православном Евфросиньевском кладбищерядом с матерью Лидией Николаевной. За могилой присматривают ребята из вильнюсской школы им. Л.П.Карсавина.

* * *

          Вместе с "Делом" Л.П.Карсавина в Особом архиве Литве хранится и "Дело" его старшей дочери Ирины Львовны. Формуляр-делоученого-историка, то есть конспект легенды об антисоветскойдеятельности, проходит под кодовым названием "Алхимик", Дело-формуляр И.Л.Карсавиной – с кодом "Одиночка". И, действительно, этой интеллигентной хрупкой женщине в одиночку пришлось сражаться с многоликом и злокозненным врагом.

     Осенью 1947 года Ирину Львовну впервые пригласили на "беседу" с работником МГБ, который предложил ей негласное сотрудничество.Ирина отказалась.26 января следующего, 1948 года, И.Карсавину вызвали к самому начальнику отдела Министерства государственной безопасности (МГБ). Он начал допрос с весьма обдуманного вопроса: «Являясь секретным сотрудником органов МГБ вы сознательно уклонялись от работы. Объясните в силу каких причин вы это делаете». Ирина Львовна твердо ответила, что себя секретным сотрудником не считает, и ее сотрудничество с органами МГБ невозможно по состоянию здоровья. «Должна сообщить, что после первой беседы с работником МГБ я в течение двух месяцев страдала сильным нервным расстройством и вынуждена была лежать в постели.В силу этого от постоянного контакта в работе с органами МГБ я отказываюсь, так как это приведет меня к тяжелым последствиям, однако в том случае, если мне будет известно о лицах, занимающихся антигосударственной деятельностью, я сообщу незамедлительно». «Ваше нежелание сотрудничать с органами МГБ и вести работу по выявлению иностранной агентуры объясняется тем, что вы сами сотрудничали с английской разведкой». – «Никаких предложений со стороны сотрудников английского посольства в Каунасе о негласном сотрудничестве с ними мне не было известно и разведкой в пользу Великобритании я не занималась».

     Решительный и дипломатичный отпор Ирины Львовны майору МГБ на допросе можно объяснить тем опытом, который не мог не передать ей отец, которого вербовали в 1944 году, как только в Литве установилась Советская власть. Как видно из Уголовного дела, Л.П.Карсавин категорически отказался быть, по его выражению, «сексотом» или «агентишкой». Известного ученого до времени оставили в покое, но с той поры в Дело-формуляр «Алхимика» стал регулярно стекаться политический компромат – доносы некоторых знакомых и коллег, заходивших в гостеприимный карсавинский дом.

     Ирина Львовна Карсавина была арестована 12 марта 1948 года на улице по дороге домой – она возвращалась из Министерства иностранных дел, где давала уроки английского его сотрудникам. В ту же ночь обыскали и опечатали профессорскую квартиру в Вильнюсе по улице Большой, дом 17, кв. N 8, и вынесли чемоданы писем, рукописей, книг.

     Заметим, что арест И.Л.Карсавиной пришелся на начало наступления на инакомыслящих, белоэмигрантов, которые, согласно распоряжению, высылались из прибалтийских земель; подлежали высылке и семьи изменников родины. Пик репрессий в Литве пришелся на 1948-1949 гг. По данным службы геноцида из Литовской ССР были высланы 7,5 тысяч человек. А всего в период 1939-1953 гг. репрессировано 132 тысячи.

    Уменьшить Оправившись от шока, профессор Л.П.Карсавин устремился с жалобой в приемную замминистра МГБ. Но 66-летнего ученого не приняли, а предложили подать письменное заявление, что профессор и исполнил. Он обратился также к республиканскому прокурору с просьбой защитить права, предоставляемые законом и Конституцией ему и его дочери как гражданам СССР. Л.П.Карсавин просил в заявлении назначить медицинскую экспертизу дочери, которая по своему физическому и психическому состоянию не перенесет длительного тюремного заключения. Профессор ссылался на авторитет докторов, местных светил, лечивших Ирину. Он писал, что понимает причины, которые могут питать подозрения в нелояльности дочери: «долгое ее проживание вместе со мной за границей (1922-1940 гг.), хорошее знание иностранных языков, а также то, что при Сметоне она служила в канцелярии Каунасского английского представительства». Л.П.Карсавин уверял руководящие органы в патриотизме своей семьи: «Все мы сознательно решились пережить опасности взятия Вильнюса Красной Армией и уличных боев для того, чтобы работать в своем отечестве»... Профессор Л.П.Карсавин ходатайствовал также о возвращении насильственно изъятых при обыске его рукописей, книг и сочинений, хотя бы двух папок: «с неоконченной 9-й главой об истории Греции и Востока по смерти Александра Македонского, так как это прерывает мою научную работу и научно-педагогическую деятельность».

    

На снимке: Лев Карсавин. Каунас, 1930 год.

 

     Но это был вопль вопиющего в пустыне. Во внутренней тюрьме МГБ уже шли мучительные допросы И.Л.Карсавиной. Первый допрос обвиняемой Ирины Львовны 12 марта 1948 года вел лейтенант Туманцев, записывая даты ее биографии. Родилась в 1906 году в Ленинграде, где отец работал в университете на кафедре истории, а мать – учительницей; в годы революции переменила несколько гимназий. В 1922 году семья Карсавиных с группой видных ученых, профессоров была "выдворена за пределы России". Карсавиных постигла нелегкая участь эмигрантов: Берлин, Париж. Ирина училась машинописи, работала, затем поступила на историко-филологический факультет Сорбонского университета в Париже, где училась языкам – английскому и французскому и литературе. Когда ее отец, Л.П.Карсавин, в 1928 г. был приглашен на должность профессора истории средних веков в Каунасский университет, рассказывала И.Л.Карсавина на допросе, мать и сестры пожелали остаться в Париже. Там Марианна Львовна вышла замуж за эмигранта, бывшего крупного помещика и миллионераП.П.Сувчинского. Летние каникулы Карсавин проводил во Франции с семьей, и однажды следом за ним в Каунас поехала Ирина Львовна, заявив: «Я не могу без папы» (ей было 23 года). Но в 1934 г. «в связи с нервным заболеванием» ей пришлось вернуться во Францию «для лечения в клинике св.Анны».

     В 1937 г. сестра отца, в свое время известная балерина Тамара Карсавина-Брус, пригласила племянницу в Англию – она жила здесь с 1918 г., выйдя замуж за английского аристократа, личного секретаря английского посла в России Генри-Джемса Бруса. Тетя помогла Ирине устроиться на работу переводчиком в Комиссии по изучению эмигрантского вопроса при Королевском институте иностранных дел в Лондоне. Но через год «из-за неподходящего для ее здоровья климата» Ирина Львовна вернулась к отцу в Каунас, где жила, давая частные уроки английского и французского языков.

     В уголовном деле Р-7394, хранящемся в Особом архиве Литовской Республики, записаны показания Ирины Львовны Карсавиной о жизни в Каунасе: «В январе 1939 г. при содействии моей знакомой по Парижу, жены бывшего министра иностранных дел Литвы Юозаса Урбшиса – Марии Урбшене, устроилась машинисткой-стенографисткой в Английском консульстве, где работала до марта 1940 г. Имела советский паспорт, полученный еще в 1926 г. в Советском консульстве в Берлине, и менять его на литовский, как предлагал наш консул Томас Престон, не желала». Между прчим, работники консульства обязаны были иметь литовские паспорта.

     В годы немецкой оккупации Ирина Львовна, как указано в ее уголовном деле, с 1941 по 1944 гг. работала продавщицей в Вильнюсском книжном антикварном магазине и преподавала немецкий язык в средней технической щколе на Антакальнисе. После вступления в город частей Красной Армии открылся Вильнюсский госуниверситет, и Карсавина стала преподавать студентам английский язык, однако недолго. Осенью 1946 года она была уволена...

 

 


На снимке: Преподаватель французского языка Вильнюсского Университета Ирина Карсавина с группой студентов. Май 1946 года.

 

     Тот первый допрос И.Л.Карсавиной 12 марта 1948 г. закончился в 17 часов. А в три часа ночи ее вызвали на допрос снова. Лейтенанта сменил капитан Харченко, которого интересовало все, что касалось работы обвиняемой в английском консульстве в довоенном Каунасе: фамилии чиновников, круг их занятий. Можно себе представить: гнетущие стены, яркий свет лампы в лицо. Грубый натиск капитана: «Кто из них занимался разведывательной деятельностью в пользу Англии?» – «Об этом я ничего не знаю», – лепечет измученная ночным бдением женщина. Но капитан неумолим: «Перечислите всех, имевших связь с чиновниками английского консульства»...

     Те же вопросы – на другой день, и через неделю, и через две... Ирина Львовна набирается мужества и, пользуясь правом подсудимого соглашаться или не соглашаться с тем, как записаны его показания, в конце одного протокола делает от руки приписку: «Разъясняю, что не считаю виной службу в английском посольстве, поскольку я служила исключительно как машинистка, а таковая служба преступлением не является. И.Карсавина».

     Но очень скоро Ирина Львовна поняла, что сопротивляться бесполезно, что следствию нужны не действительные мотивы ее поступков и не реальные доказательства отсутствия вины, а ее молчаливое признание в совершении несуществующего преступления: да она – антисоветский элемент, неугодный белоэмигрантский выкормыш, дочь своего отца.

     Из Дела Р-7394 узнаем о жизни предвоенного Каунаса. Супруга министра сметоновского правительства Мария Урбшене устраивала светские приемы, где раз в неделю собирались представители высшего литовского общества, дипломаты. Бывали в салоне Урбшене и Карсавины, и английский консул Томас Престон. Приезжал из Парижа князь Трубецкой. Ирине Львовне пришлось указать еще одно место посещений из популярных в Каунасе – кафе «Конрад». Здесь Ирина Львовна встречалась с артисткой Унией Гричюнене, с Биржишкене, женой профессора Вацлава Биржишки, а также с Анной Креве, дочерью профессора Креве-Мицкявичюса. Ирина Карсавина была знакома с семьей князя Васильчикова, дружила с его дочерью Марией, также работавшей машинисткой в английском посольстве...

     Из Уголовного дела видно, что стоило только обвиняемой упомянуть подозрительную для чекиста фамилию, как следующий допрос целиком посвящался этому лицу. Да, она знала профессора французского языка и литературы Альберта Приуля, он работал в Каунасском университете вместе с отцом, жил с семьей в доме вдовы художника Чюрлениса. Да, она приходила к Приулю два раза в неделю на квартиру, чтобы учить английскому языку его жену и дочь, они платили по две немецкие марки за урок. Что преступного совершала она, общаясь с друзьями и знакомыми, бывая на приемах в открытых домах, заботясь о хлебе насущном? -недоумевала Ирина Львовна. Можно себе представить, как эта умная, чуткая женщина изнемогала от гнета тюремных стен, от грубости и непосильного давления следователя на психику... В чем ее вина? Неужели только в хранении тех злосчастных журналов «Новые времена», что привез ей из Парижа Ротомскис? Ведь она едва перелистала эти четыре номера и даже путала их названия: "Monde Nouveau" ("Новый мир") вместо "Les Temps Modernes" ("Новые времена").

     Только после десяти допросов, на которых так и не удалось «выбить»из Карсавиной фактов о ее шпионской деятельности против СССР, следователь стал выяснять обстоятельства, связанные с переправкой французских журналов. По существу это была ловушка, искусно подстроенная советскими специалистами провокаций самого высокого ранга. Она состояла в следующем. Министр иностранных дел Литовской ССР Павел Игнатьевич Ротомскис до своего назначения в Литву находился в Америке, в советском торгпредстве.

     Возглавив МИД в Литве, он искал специалистов для обучения сотрудников министерства иностранным языкам, поскольку Москва требовал от них сдачи зачетов. Ротомскис попросил Карсавину заниматься английским с группой министерских работников, а с ним, министром, и его замом А.Книвой, – персонально, три раза в неделю по два академических часа, по 15 рублей в час. Ирина Львовна согласилась, поскольку заработок в семье был не лишним, и вскоре у нее с высокопоставленными учениками установились вполне дружеские отношения. Ротомскис рассказывал учительнице (по-английски) о тяжелом положении негров в Америке, а Книва предпочитал беседы о классиках русской литературы.

     Как-то летом 1946 года Ротомкис прислал Ирине Львовне на квартиру сотрудника министерства с запиской. «Он спрашивал, – рассказывала Карсавина на допросе, – может ли он быть для меня чем-нибудь полезным в Париже? Он едет туда через Москву на конференцию и просит меня зайти к нему вечером в МИД»... В 22 часа Ирина Львовна была в кабинете министра, там же находился его заместитель. Карсавина изложила Ротомскису просьбу оставить в Москве, в МИДе СССР, ее заявление с просьбой подтвердить, что в 1940 году у нее был паспорт СССР, чтобы продлить его. «Ротомскис взял мое заявление и обещал передать его по назначению, а потом сказал: «Я думаю, что вы написали письмо своей сестре». Я ответила, что написала, но не решалась сообщить ему об этом. Министр попросил передать ему не запечатанное письмо и пообещал повидать мою сестру в Париже и вручить ейписьмо лично» (хотя Ирина Львовна предлагала просто опустить письмо в почтовый ящик). И.Л.Карсавина за чистую монету приняла любезность министра, своего ученика: «железный занавес» отделил их семью от парижской – самой младшей – сестры и от лондонской тети. И вот теперь Марианна и тетя Тамара узнают, живы ли они...

     «Вернувшись из Парижа, – записывает следователь слова Ирины Львовны, – Ротомскис принял меня в служебном кабинете, и рассказал, что по приезде в Париж лично от себя написал сестре моей открытку с просьбой зайти к нему в отель за письмом. На встречу сестра явилась с мужем П.П.Сувчинским (бывшим крупным украинским помещиком, и идеологом, и организатором евразийского течения, – добавляет от себя лейтенант в протоколе допроса) Ротомскис вручил письмо сестре, она засыпала его вопросами о нас. Министр спросил Сувчинского, какую связь он поддерживает с эмигрантскими кругами. На что Сувчинский ответил, что встречается только с французами.

     Во время встречи, – продолжает И.Л.Карсавина, – сестра написала и передала Ротомскису ответное письмо для меня, и спросила нельзя ли послать с ним в Вильнюс и гостинцы. Перед отъездом из Парижа Ротомскис встретил сестру вторично, и она вручила ему небольшую посылку – платье, шарф, духи и карандаш для губ...

     Все перечисленное в Вильнюсе Ротомскис передал Карсавиной. Отдельно – три номера журнала "Новые времена" на французском языке за 1946 год. В особом конверте приложенном к уголовному делу И.Л.Карсавиной – пожелтевшие фотографии злополучных журналов, стоивших И.Л.Карсавиной и профессору В.Э.Сеземану десяти лет лишения свободы, а профессору Л.П.Карсавину – жизни. Три номера журнала "Новые времена" (фотографии обложек NN 6, 7, 8 за 1946 г.находятся в деле Ирины Карсавиной, N 8 – в деле ее отца).

     Какую же крамолу содержали «Новые времена»? В их обзоре, выполненном зав.кафедрой Университета марксизма-ленинизма, сказано: «Передовая» редактора Жана Сартра доказывает, что материализм душит революционную идеологию... Утверждает, что творческим началом обладают лишь представители господствующих классов, а рабочие с его точки зрения – "хорошо организованные животные»... Тут же в журнале помещен антисоветский фельетон, в котором высмеиваются руководители братских компартий»... И далее в том же духе.

     Антисоветская направленность французских журналов не подлежала сомнению. Тот же, кто их читал сам и другим давал читать – подлежал наказанию согласно 58 статье Уголовного кодекса РСФСР, пункт 10, означавший пропаганду, агитацию, призыв к подрыву, свержению или ослаблению советской власти.

     Ирина Львовна вынуждженно смирилась со своей участью, но до конца ссылки не могла согласиться с тем, что привезенные ей из Парижа самим министром журналы могли оказаться такими "подрывными". 15 сентября 1955 года она написала просьбу на имя председателя Совета министров СССР просьбу о пересмотре дела: «Я не усмотрела ничего антисоветского в журнале «Monde Nouveau», правда, я его только просмотрела, а внимательно не прочла. С другой стороны, привез мне его, без всякой с моей стороны просьбы, от сестры, о чем я ее не просила, министр иностранных дел Литовской ССР, который, как мне кажется, не стал бы ввозить антисоветскую литературу. В-третьих, я с 15 лет и не по своей воле, находилась за границей и совершенно не знала и не могла думать, что два номера прогрессивного журнала могут привести меня в тюрьму и в лагеря, на десять лет. Мое недоумение было тем более горьким, что я была искренне и глубоко рада иметь возможность работать по своей специальности на пользу своей родины, вновь обрести которую я считала счастьем»...

     Обращает на себя внимание такой факт. Перечисляя содержимое посылки от парижской сестры, Ирина Львовна указывает в этом тексте два модных журнала и два номера французского журнала "Monde Nouveau". В ее показаниях на допросах в уголовном деле упоминаются то три, то четыре журнала, то "Monde Nouveau", то "Les Temps Modernes". В конверте с вещественными доказательствами – фотографии "Les Temps Modernes", который и рецензируется. Какова же причина этих несоответствий?

     Нужно учесть, что в уголовных делах архива КГБ нередко встречаются фальсификации. Например, Акт о смерти Л.П.Карсавина в его Деле датирован не 20 июля 1952 года, а 20 июня 1950 г. Непонятно, что это – небрежность или умысел? Не будь многочисленных свидетельств соузников Льва Платоновича, – потомки были бы введены в заблуждение.

     Есть еще одно упоминание пресловутых французских журналов. В Деле-формуляре «Алхимика» помещено донесение «источника» «Галины» от 24 октября 1947 года, направленное уже против обоих Карсавиных – Льва Платоновича и Ирины Львовны. Министр Ротомскис привез из Парижа журналы «выполняя поручение» Ирины Львовны. Указывается, что три книги "Monde Moderne" (гибрид двух предыдущих наименований) «идеолог евразийского движения» Сувчинский передал для отца Ирины Львовны – Карсавина Л.П. Их содержание, по определению Карсавина, имело евразийское направление. «Эти книги после были переданы Карсавиным своему знакомому профессору Сеземану, который в прошлом также являлся активным участником евразийской организации. В письме, переданном через Ротомскиса, на имя Карсавина Сувчинский писал, что он намеревается перевести на французский язык и напечатать часть трудов Карсавина».

     Если агентурное донесение «Галины», сделанное якобы со слов Карсавина, принять как достоверное, то можно предположить, что Ирина Львовна путала количество и название журналов по одной простой причине: она вообще не читала, а только держала их в руках, и получив от Ротомскиса, сразу передала их отцу, который дал их прочесть другу и соседу профессору Сеземану. А потом о них просто забыли, об этих зловещих журналах, ставших формальным поводом для лишения свободы троих выдающихся людей. Но вот парадокс: агент «Галина», оказывается, – не кто иной как И.Л.Карсавина, которая «стучит», выходит, сама на себя.

     К делу «Одиночки» Карсавиной приложена справка на агента «Галину»от 16 июня 1948 года, с грифом «Совершенно секретно», составлена майором Заусаевым, заверенная подполковником Слободским. «На вербовку «Галина» пошла охотно, однако через несколько времени, симулируя неврастенией сотрудничать с МГБ категорически отказалась. Ценных материалов за время сотрудничества не дала, тогда как связи с интересующими нас лицами имела.

     В 1947 году «Галина» через МИД ЛССР (Ротомскисом) установила связь с евразийцем, бывшим помещиком белогвардейцем, эмигрантом Сувчинским, от которого она получила письма и антисоветские журналы. Журналы нами изъяты и прилагаются к ее делу как изобличающие документы».

     Вот такие «драматургические ходы» используются «сценаристами» секретного ведомства для уловления душ человеческих.

     На следствии Ирина Львовна Карсавина берет на себя вину за хранение журналов и передачу их профессору Сеземану. Ирина Львовна боялась за отца: «Я сужу о его самочувствии по своему характеру, видимо, даже более похожим на него внутренне, чем я ожидала» (письмо от 16 июня 1951 года). Ирина Львовна понимала, чувствовала, что для уже немолодого и больного отца заключение, ссылка – смерти подобны. Она шла на самопожертвование, ибо «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих», – как сказано в Евангелии от Иоанна (15,13). Но Ирина Львовна смогла задержать гибель отца только на один год и четыре месяца.

     После ареста Ирины Львовны в течение трех месяцев от нее не было никаких вестей. Где она? Что с ней? Передач в следственной тюрьме не принимали, на вопросы не отвечали. Зная, чего стоит неведение семье, Ирина Львовна искала возможность успокоить родных.

     Летом 1948 года Л.П.Карсавину тайком передали записку. Текст – карандашом, по-литовски, гласил: «Уважаемый профессор Карсавин, мы с вашей дочерью Иреной Львовной сидели вместе в МГБ с 13 марта 1948 года до 10 мая 1948. Нас перевели в тюрьму на Лукишкес, но здесь мы сидим врозь, так как я нахожусь на карантине. Ирина здорова и очень обо всех скучает. Шлет приветы всем, и г.Сеземану и др. Просит не беспокоиться, все будет хорошо! Она обвиняется по статье 58-4 за переписку с заграницей, с Парижем, за хранение нелегальной литературы (год назад привез г.Ротомскис), за работу в английской разведке. Но никаких подтверждений этих фактов нет. Ирина все время боится, как бы вас, профессор, не взяли»...

     Л.П.Карсавин был арестован через один год и четыре месяца после ареста дочери, 9 июля 1949 г. Семью – жену Лидию Николаевну и дочь Сусанну Львовну – выселили из профессорской квартиры, и новое жилье вскоре пришлось сменить на еще более худшее. С 1950 года в Павильнис на улицу Жемойи, дом 20а, квартира 2 стали приходить конверты из Мордовии от дочери, и с севера, из Коми ССР от отца. Лидия Николаевна с Сусанной продали вещи и даже карсавинскую библиотеку, ограничивали себя во всем, чтобы регулярно собирать родным посылки. Ирина Львовна беспокоилась об отце: «Пишите мне всякий раз, как получаете от него известия. И заботьтесь о нем больше, чем обо мне». (27 января 1951 г.).

     Лев Платонович имел право писать только два раза в год. Но даже на больничных нарах он чувствовал свою вину перед старшей дочерью. 7 августа 1951 года он писал: «Мучительно вспоминаю, как последний раз (то есть предпоследний) видел Иришу, когда она уходила на службу. Лицо у нее было расстроенное. И не могу себе простить, что часто на нее раздражался, когда она нуждалась в сочувствии. Будете писать ей и от меня передайте... Единственное мое желание сейчас – провести свои последние годы с вами».

     Ирина Львовна просила мать, Лидию Николаевну, написать ей все, что она помнит о своих и папиных молодых годах и просит прислать фото, где она, маленькая держится руками за обоих родителей. «Ты была украшением нашей с папой молодости, – написала Ирине мать.

     Как обрадовали ее эти слова! Ирина Львовна вспоминала: в детстве «папа рассказывал мне о похищении быков Апполона Гермесом, показывал мне иллюстрации к Гомеру и рассказывал, как у Ахилла увели Бризеиду» (письмо от 5 января 1955 г.). «Хорошо помню нашу виллу в Порто-Фино и азалию, и что морская вода очень щипалась, а папа оставлял меня на камне, где было много мокриц, а сам нырял. И еще помню лимонную беседку и мост во Флоренции»...

     О смерти отца в лагере за Полярным кругом, Ирина Львовна узнает через полтора года 21 января 1954 года. Она утешает родных: «Он ведь все равно есть и будет около тех, кого он любил... Мамочка, ничего не разрушается, только меняется, и не надо приходить в отчаяние. У меня чувство уже давно его постоянного присутствия, и потому известие о его смерти не было совсем неожиданным». Получив копию письма С.Пупалейчиса, «соотечественника», как он себя называл, и очевидца кончины Льва Платоновича, Ирина Львовна пишет 10 мая 1954 года: «Меня немного утешило, что вокруг него, по словам этого неизвестного человека, были люди, которые его любили, и видно, что он ни в чем не нуждался. Но все же я еще не осознала всей тяжести этой утраты».

     В июньском письме того же года Ирина Львовна беспокоится: «целы ли папины письма ко мне». «Кажется, папины мысли и чувства у меня в крови и очень помогают жить»... (10 февраля 1954 года). «Насчет смерти папа думал так, – пишет Ирина Львовна в письме от 20 июня 1954 года.Жизнь без смерти невозможна, т.к. всякая перемена в человеке есть умирание его части какой-то; всякая перемена чувства, и даже наше тело, частично отмирает при перемене и, значит, чем сильнее мы живем, тем больше умираем. Как зерно должно распасться, чтобы дать растение».

 
Ирина Карсавина похоронена в Вильнюсе на православном Евфросиниевском кладбище. Здесь же, на семейном участке, покоятся останки ее матери  и старшей сестры Сузанны. На снимке: Евфросиниевское кладбище. Сузанна Карсавина (справа) при посещении могил близких. Снимок сделан в 2001 году незадолго до ее  кончины.

Ирина Львовна унаследовала от отца не только его восточные агатовые глаза, ироничный склад ума и твердый характер, но еще и духовные силы и карсавинскую судьбу.

Ирина АРЕФЬЕВА

Тамара Карсавина. Фотогалерея  |  Лев Платонович Карсавин  |  Ирина Львовна Карсавина

Версия для печати

 

        Гостевая

 



 sundry, все права защищены.  

Работает на: Amiro CMS