Лучшей и, мне кажется, единственной подругой мой бабушки, бабы Юли (Юлии Петровны Яковлевой), папиной мамы, была Екатерина Петровна Михайлова, окончившая вместе с ней Бестужевские курсы в 1903 году.  

          Однажды, когда я была у А.С. Поля, он сказал, что мучается угрызениями совести из-за того, что не навещает своей старой учительницы, Екатерины Петровны Михайловой, у которой учился в петербургской гимназии. Она живет в Москве, но теперь инвалид и почти совсем ослепла. Говорил он о ней с большой теплотой и уважением. Тогда я предложила ему написать ей записку, которую передам сегодня же по дороге домой, поскольку, как выяснилось, она жила в Большом Афанасьевском переулке, параллельном Старо-Конюшенному, где прошли мои отрочество и юность, и где потом я жила с моей мамой.

      Когда я вошла в комнату, навстречу мне поднялась когда-то высокая, но теперь сильно уже согнувшаяся женщина. Весь вид ее невольно внушал чувство уважения и почтения. Узнав, что я пришла от Поля, она попросила прочитать вслух его записку, а потом долго о нем расспрашивала. Прощаясь, я спросила, не могу ли быть ей чем-нибудь полезной? Она попросила приходить к ней по воскресеньям, чтобы читать.

     Е.П. Михайлова оказалась одной из первых слушательниц Высших женских Бестужевских курсов, из среды которых вышло много революционерок, общественных деятельниц и ученых. Всю свою долгую жизнь она посвятила делу просвещения, общественной и педагогической деятельности, встречаясь и сотрудничая со многими передовыми людьми и писателями своего времени. Она не была революционеркой, но болела душой за тяжелую участь народа. 9-го января 1905 года она была на Дворцовой площади в Петербурге, но ей посчастливилось к вечеру благополучно вернуться домой. О том, что она видела, а также о многом другом, Е.П.Михайлова написала в своей автобиографии, в составлении и перепечатке которой я принимала непосредственное участие.

     Екатерина Петровна была замечательной женщиной. Она являла собой пример мужества, стойкости, силы воли и целеустремленности. К концу жизни она практически совсем ослепла, из-за болезни она могла пользоваться только одной ногой и по квартире передвигалась с трудом только на костылях, но за всем тем ежедневно совершала обязательную прогулку по длинному коридору своего старого московского дома. Она была всегда бодрой, всем интересовалась, была в курсе всех событий и очень любила музыку. К ней часто приходили бывшие ученики и товарки по бестужевским курсам, среди которых она пользовалась неизменной любовью и подчеркнутым уважением.

     До конца своей жизни Екатерина Петровна продолжала общественную деятельность, будучи председательницей созданной ею «Комиссии воспоминаний о Бестужевских курсах» — одного из многих кружков, в которых объединялись бывшие бестужевки. Из разных уголков страны к ней шли письма бестужевок с их воспоминаниями, на основе которых была создана книга о первых Высших женских курсах: ее готовили ленинградские бестужевки, и она вышла примерно через пять лет после того, как я познакомилась с Е.П. Михайловой.

     Я приходила к ней регулярно раз в неделю. Потом, когда появилась возможность — два раза. Я читала, исполняла обязанности секретаря и делала все для нее необходимое. Периодически у Екатерины Петровны происходили заседания членов Комиссии, на которых присутствовала и я, благодаря чему познакомилась со многими бестужевками. По их просьбе Екатерина Петровна согласилась написать свою биографию, и в течении продолжительного времени диктовала мне свои воспоминания, а затем, с моего голоса, редактировала их и исправляла. Потом я все это перепечатала в нескольких экземплярах, один из которых до сих пор хранится у меня^*.

     Наши отношения с Е.П.Михайловой сразу стали очень теплыми и близкими, а с моей стороны перешли в прочную привязанность. Я находила в ней нравственную опору, и перед ее судьбой мои жизненные невзгоды стали казаться мне не такими уж значительными. Она же, вероятно, получала от меня то, что было необходимо для ее души — тепло и ласку.

     Наше общение не прерывалось на протяжении одиннадцати лет вплоть до ее кончины в 1971 г., когда ей исполнилось 92 года. С болью в сердце вспоминаю, что перед этим ей пришлось пережить еще одно тяжелое испытание — покинуть свою комнату, в которой она прожила более 40 лет. Произошло так потому, что стало некому ее обслуживать,  заботиться о ее быте, к тому же ее физическое состояние ухе не позволяло ей жить одной. Ее поместили в дом для престарелых, где были хорошие условия, но для нее это была ссылка, отказ от общения с друзьями, знакомыми и учениками, которые из-за дальности расстояний и будучи тоже преклонного возраста не могли ее навещать. Это был отказ и от всего, что ее окружало от милых ей вещей и предметов, каждому из которых было отведено свое место, и которые она находила ощупью, уже не видя, а только помня их.

     О ее возможном переселении в дом для престарелых говорилось уже давно, но все это казалось отодвинутым в далекое будущее, достаточно неопределенное, никаких мер к достижению этого не| предпринималось, и сама Екатерина Петровна никогда об этом не говорила. Вопрос встал остро из-за каких-то новых осложнений с ее здоровьем, так что она не успела психологически подготовиться к этому важнейшему для себя событию. Я представляю, что ей пришлось пережить, когда она прощалась со своей комнатой, в которой прошла половина ее жизни, со своими цветами, которые она привыкла поливать, и с пальмой, которую она сама посадила и которая выросла чуть ли не до потолка.

     Ее переселение произошло перед самым моим летним отпуском и отъездом из Москвы. Все устроилось удивительно быстро, так что о случившемся я узнала, когда все произошло, но я не могла уехать, не разыскав Екатерину Петровну на новом месте и не увидев своими глазами, в какой она обстановке и как себя чувствует. Я должна была ей сказать, что по возвращении по-прежнему буду приезжать к ней.

     Дом престарелых, куда поместили Е.П.Михайлову, находился в Вишняках. Я нашла ее в маленькой комнате с голыми, окрашенными клеевой краской стенами, двумя кроватями, тумбочками около них и небольшим столиком у окна. Это был такой контраст по сравнению с тем, что ее прежде окружало, что я внутренне содрогнулась. Это была настоящая больничная палата, из которой был только один выход — в другой мир. И она отправилась туда очень скоро.

     На другой день по возвращении из отпуска, т.е. менее месяца спустя, я отправилась к Екатерине Петровне и нашла ее в самом тяжелом состоянии. Оказывается, одна из служительниц толкнула ее дверью. Она упала и сломала шейку бедра. Ее отвезли в больницу, где продержали две недели безо всякого ухода, и вернули в дом престарелых все с тем же переломом и образовавшимися огромными пролежнями. Когда я приехала, Екатерина Петровна неподвижно лежала на спине, страдая от болей, но по-прежнему бодрая духом. До последнего дня, умирая от гангрены, она заботилась о делах бестужевок и буквально за несколько часов до смерти диктовала мне какое-то деловое письмо. Скончалась она незаметно, задремав на рассвете...

     Как ни тяжело и больно было мне ее потерять, я прекрасно сознавала, что в настоящем положении смерть была для нее только благом. И часто вспоминая ее, я бережно храню ее фотографию, снятую мною в ее прежней комнате.

* *

* Машинопись воспоминаний Е.П. Михайловой теперь находится в составе личного архива Е.А. Шиповской в РГАЛИ (РГАЛИ, ф.3127).—А.Н.

________________________________________________________________________

В письме   от Владимира Щипина <vlad_shchipin@mail.ru>

Тема: Re[2]: Ответ:О фото Е.П.Михайловой.
Кому: "Ирина Яковлева" <iii_1943@yahoo.com>
Дата: Среда, 16 май 2012, 19:48

Уважаемая Ирина Михайловна! Могу Вас порадовать - в фонде Е.П. Михайловой действительно есть письма Юлии Яковлевой: 33 листа писем за 1917 - 1953 гг.

"Весь Петербург" 1912 год

Михайлова Е.П., дочь статского советника, гимназия Стоюниной. Весь Петербург на 1912 г. С. 595.

Выпускница Бестужевских курсов 1903 г.

Преловская Инга Сергеевна.

Возвышение желаний, или Как осуществить себя.– М.:; Политиздат, 1986.– 288 с.

С.60-66

     Сколько лет может энергично работать человек? Около сорока – сорока пяти, если считать Бремя от окончания школы до вступления в тот возраст, когда можно идти на пенсию. Ну пятьдесят с лишком... Уже трудно.

     Екатерина Петровна Михайлова учительствовала шестьдесят! И прожила жизнь если и обычную, то не обыденную. И кто усомнится в справедливости, если в один ряд поставить легендарную летчицу и неутомимую просветительницу?

     У Глеба Успенского есть очерк «Выпрямила». В его названии – глагол, действие. Герои очерка, учитель из деревенской глуши, с простецкой фамилией Тяпушкин, по счастливой случайности попав в Париж, переживает необычайный душевный подъем, увидев в Лувре Венеру Милосскую. Бессмертная статуя, воплощение Совершенной красоты гармонического человека, вызывает в его воображении рой светлых образов. Он вспоминает и русских девушек-революционерок, и картину дружного труда крестьянских парней на сенокосе... В минуту озарения он и себя, деревенского интеллигента, одержимого не своими заботами, видит в одном ряду с ними. При всем неустройстве его жизни, дело, которому он самозабвенно служит, нравственно возвышает его.

     И благо, если, подобно сельскому интеллигенту Успенского, человек, размышляющий о своем пути у начала его, шире раздвигает перед собой тот ряд высоких предназначений, среди которых может быть и его собственное.

     Взахлеб, не отрываясь, прочла я автобиографические записки Михайловой – полторы сотни страниц выцветшего машинописного текста. Екатерина Петровна оставила свои воспоминания всего лишь для архива. Вдруг пригодится кому-то факт, имя, подробность уходящего в историю бытия. Прожила она долгую жизнь: родилась в 1879 году – скончалась в 1971-м.

     После гимназии поехала работать в дальнюю северную деревню Заозерье, где открывалась школа на двадцать пять учеников разлого возраста. Учила там детей и взрослых, лечила, читала км вслух по вечерам книги, помогала составлять казенные бумаги... А когда уезжала, благодарные крестьяне тайком от нее послали родителям в Тихвин подарок – сотню яиц. Позже окончила Екатерина Петровна высшие женские курсы по историко-филологическому факультету (Бестужевские, как их называли по имени ректора). С той поры продолжала учительствовать то в приволжском селе, то в частной петербургской гимназии, то в колонии для беспризорных, то в подмосковной экспериментальной школе. Учительница в семнадцать, учительница в семьдесят семь – никаких должностных перемен. Жизнь без стремительных взлетов, без бурных потрясений. Что же захватывает в воспоминаниях этой женщины? Прямой, проницательный взгляд на жизнь. Верность своему предназначению, долгу, самой себе. Безукоризненно честное служение делу. В этом, собственно, и сходятся две дороги – вечной учительницы и героической летчицы. И оказывается, что сама обыкновенность пути еще не влечет к омещаниванию и душевному оскудению, чего так боится Люба.

     «Делайте маленькое дело, но овладевайте им в совершенстве, относитесь к нему как к делу великому. В своей области вы станете великим человеком»,– советовал молодым Андрэ Моруа, не раз обращавшийся в своих произведениях к жизни замечательных людей.

     Со страниц рукописи Михайловой звучал голос интеллигентного человека – негромкий, но без единой фальшивой поты. Почему она стала учительницей? Решение неординарное. Три деревни сожгли молодую колдунью. Семья тихвинского инспектора народных училищ, который был присяжным заседателем на судебном процессе по делу крестьян, совершивших этот страшный акт, с тревогой ждала исхода. И вот облегчение: девяносто крестьян оправдано, виновным признано их невежество. А у девочки, дочери инспектора, возникает цель в жизни – стать сельским просветителем. Первой из своего городка устремится она на высшие женские курсы, за ней потянутся другие. Будет ходить на публичные лекции Тимирязева и на заседания юридического общества, заниматься в кружках философии и психологии. Будет морозными ночами стоять в очереди, чтобы попасть на гастроли Московского художественного театра, зачитываться Толстым и Чеховым. Возьмется за общественную работу – в университете народного образования, в совете всероссийского учительского союза. Познакомится с деятелями народного просвещения – Ф. Ф. Павленковым, издателем и организатором народных библиотек в России, И. А. Рубакиным, известным поборником самообразования и пропагандистом книги. Всю жизнь она жадно вбирает знания, чтобы их отдавать, В тридцатые годы ей уже за пятьдесят, а она – участница семинаров у известной всему московскому учительству Марии Александровны Рыбниковой, ходит на занятия с учителями к Дмитрию Николаевичу Ушакову. Бескорыстная труженица, даже в то время, когда силы на работу иссякли, она не оставила общественной деятельности – возглавила комиссию по сбору воспоминаний слушательниц высших женских курсов, давших России блистательную когорту женщин-ученых, просветительниц, революционерок.

     Читая рукопись, я ощущала безупречное нравственное чутье автора, вспоминавшего не о себе на фоне времени, а о времени, отразившемся в одной судьбе, о близких ей по Духу людях из той русской интеллигенции, которая сердцем и умом приняла революцию. В память запали слова из последнего письма перед казнью бестужевки – Анды Бенедиктовой, отдавшей свою жизнь борьбе с самодержавием: «Я ведь такая маленькая величина в революционном мире». Тут важно не слово «маленькая», а слово «величина». Сознание себя единицей, а не нулем даже и во вселенском масштабе. Сознание ради действия.

     Рукопись Михайловой, в которой упомянуты эти слова Бенедиктовой, мне дали прочесть члены московского бюро бывших бестужевок. На их жизненные дороги можно было смотреть уже с вершины лет. Иные перешагнули за восемьдесят, а некоторые и за девяносто. Но кого не восхищала их деятельная старость, стойкость их связей, возникших в юности! Трогательная взаимопомощь и забота друг о друге, благодарная память о самом духе курсов, первого в России учебного заведения, открывшего на средства общественности путь к высшему образованию для женщин. Первое слово, которое они слышали, входя в мрачноватое здание за углом Среднего проспекта на 10-й линии Васильевского острова, было непривычное тогда для слуха барышень слово «товарищ». В этом слове или, вернее сказать, в том глубинном содержании, которое оно заключает, ключ к пониманию их отношений.

     Барышни, с медалью окончившие гимназию, становились упрямыми курсистками, а затем сознательно ехали по российским весям не только учить и лечить, но и бороться с властью тьмы. Товарищество поддерживало их и на расстоянии друг от друга. Они чувствовали, что стоят в одном ряду подвижников. Это сближение происходит и во времени. Все светлое, что было в прошлом, если оно живет в памяти, укрепляет и возвышает наш дух.

  *     *    *

     Ну а письма бабушкины и портрет юной Екатерины Петровны прислал мне Владимир Игоревич Щипин,  за что я ему безмерно благодарна.

Количество посещений с 22.07.2010