Володя  (Владимир Владимирович Абрашкевич) это мой муж...

    Родной мой! Любимый! Единственный!... Я не знаю, зачем пишу это... Может быть, надеюсь, что ты переживёшь меня и найдёшь эти слова потом? и тебе будет радость... Или просто хочется теперь, когда почти вся жизнь позади, сохранить навеки то, с чем живу столько лет?... А недавно прошла у нас золотая свадьба. Точнее 9 августа 2012 года, и никогда, ни разу не пожалела я, что вышла за тебя замуж. Я счастливая... Если б не горе, свалившееся на нас в 2001-ом, можно было бы считать, что жизнь моя сложилась очень счастливо.

     И ведь я почти сразу поняла всё... поняла, что не могу жить без тебя, что ты - моя половиночка. Почти сразу. И чувство глубокой дружбы и полного доверия возникло сразу... С того самого мгновения (в кинокабинете в 9-м классе)  о котором я уже писала когда-то. СУДЬБА ! Не хочется повторяться, но я до сих пор  помню стук своего вырывающегося из груди сердца тогда, чувствую своё захлёбывающееся дыхание, которое старательно прятала... 

     Так хочется вложить в эти строчки всю нежность, которую недодала, всё своё сердечное тепло. Прости, что уворачивалась порой от ласки твоей... что отлынивала от каких-то дел, которые должна была делать, что не всегда помогала тебе в гараже, предпочитая заниматься компьютером... Прости!

     Что это я вдруг сегодня закапываю себя раньше времени? Хотя...  ведь никто не знает когда этому времени время... Никто! А вдруг не успею сказать всё?  не о себе... не о себе! Эти заметки - попытка сохранить тебя, мой родной. Сохранить хоть какие-то кусочки твоей памяти, твоих рассказов, твоей жизни. Конечно, это жалкие обрывки, рваные кусочки твоего, родного мне, бытия через моё собственное восприятие... Но я ничего не придумывала. Ничего. Хотелось, чтобы осталось настоящее... и именно твоё. Сохраняю хронологию, опираюсь на сохранившиеся фотографии...  но если вклинится сегодняшний день или какие-то другие мысли, прости уж.  Как говорится,  "пишется, как дышится". И вообще... это даже не заметки, а просто фотоальбом с какими-то комментариями.

     Родился  милый мой перед самым началом Второй Мировой  войны... - 18 августа 1939 года, ровно за 2 недели (1 сентября немцы напали на Польшу).

     18 августа... Уж не знаю, когда этот день стал днём авиации, но печать свою это  поставило на всю его жизнь. Загляните на страничку "Дельта" - больше 70 лет моему любимому, а он летает при каждой возможности, хотя так и осталось это любительством, а не профессиональным занятием.  18 августа - роковой день в семье моего мужа - в 1926-м в этот день умерла любимая сестра Владимира Васильевича, отца Володи, в 1973-м умерла его мама - Мария Петровна Пузанова. Мы всегда помним это и отмечаем этот день очень тихо.

      А тогда, в 39-м семья жила в Ленинграде, в Дачном, в доме, где с дореволюционных времён обитали Пузановы, предки Володиной мамы.  Там прошли первые два года жизни маленького Володи.

Вот он этот дом. Снимок 1938 года.

     К сожалению, дом не пережил войны, был расстрелян немцами практически на глазах уезжающих в эвакуацию его обитателей. Счастье, что сами не попали под тот обстрел... Уезжала Мария Петровна с маленьким сыном Володей.

     Кстати, может быть именно от начала семейной жизни родителей Володи в этом доме, пропитанном историей предков, и было у меня всегда ощущение, что именно она, мама Володи - основной стержень этой семьи. Не подумайте, что свекровь моя была деспотичной и навязывала свою волю... Нет! Это был очень разумный человек с чисто мужской логикой. Я прожила с ней бок о бок больше 12 лет и ни разу не столкнулась с какими-нибудь скандалами,  склоками. Этого в нашем доме не было никогда.

     Именно Мария Петровна была главной в доме. И это, в какой-то степени, удивительно. Ведь отец - Владимир Васильевич очень незаурядный человек, пользовавшийся большим уважением всех, кто его знал, заслуженный кораблестроитель, награждённый высшими правительственными орденами... И сыном он занимался, а потом и внуком, моим сыном,  не меньше, чем Мария Петровна... а  влияние, а, может быть, и просто воля, генетическая наследственность с материнской стороны была сильнее. Хотя м.б. это только мне так казалось? Или просто Володя именно со стороны материнских предков больше черт характора унаследовал?  Хотя... могу ли я об этом судить? Исследовать то, что осталось от предков Володи по материнской линии было попроще. Там были люди заметные, от которых сохранились докуменальные свидетельства. Можно при желании заглянуть в мои заметки о  Пузановых и  Аносовых. Со стороны отца, со стороны Абрашкевичей осталось гораздо меньше каких-нибудь материальных следов.

     Но хочется рассказать здесь именно о муже моём, о Володе...

Первые его воспоминания связаны с эвакуацией. Ехали он в трамвае с мамой и вдруг сигнал воздушной тревоги. Бросив все вещи в вагоне, люди побежали в клуб Газа, около которого застал их налёт немецкой авиации. Там было бомбоубежище. Не добежав, услышали сигнал отбоя и скорей - назад к трамваю, чтобы он не уехал со всеми оставленными шмотками. Это было в августе 41-го... и осталось  в памяти двухлетнего малыша, который был на руках у матери! Володя рассказывал мне это не один раз...  Он это помнил.

Фото 1942 года

Ехали в эвакуацию, в Уфу, на пароходе по реке Белой. Маленький Володя стоял у руля между ног у огромного матроса и перебирал спицы рулевого колеса... Впервые! Это тоже застряло в памяти. Он рассказывал мне это много раз...

     В Уфе жили у какой-то дальней родственницы – тёти Лёли. К сожалению, спросить теперь не у кого и степень родства остаётся непонятной. Её сын Юра играл с Володей. «Юя, на сею!»… так говорил маленький сын Марии Петровны Пузановой и Владимира Васильевича Абрашкевича.

     Мама его работала в Уфе на паровозном заводе, папа всю войну восстанавливал корабли в блокадном Ленинграде, а Володя большую часть времени был с бабушкой, Марией Ивановной, матерью Владимира Васильевича. В памяти осталось, что Юра, только что окончивший школу и рвавшийся, как почти все мальчишки в стране, добровольцем на фронт, почти сразу же и погиб. Горе его матери  до сих пор в памяти маленького, теперь уже стареющего, моего Володи. Наверное, он впервые видел, как плачут взрослые люди, как страшно, когда горе приходит в дом.

Фото 1943 года.

Володе - четыре.

     Володя хорошо помнит, как гулял с бабушкой около памятника Цурюпы в Уфе. Помнит эту площадь и сам памятник... 

* *

Расшифровка текста открытки:

     "31.10.41. Дорогой Володя! Так как письма идут очень долго, решила писать тебе чаще. Вот уже 8 дней я живу в Уфе. Прописана, получила хлебную карточку. Маруся запаслась картофелем и дровами. Сегодня купила масла и мёду.
     Живём мы так: Маруся 9 часов на работе, я всё время с Цыпой. Я Марусю зову Симеоном Столпником т.к. её работа - это эпитимия за грехи, настолько она трудна и грязна. Маруся в таких костюмах ходит на работе и возвращается такая чумазая, что Цыпа, встретив на улице, не узнал её. Но уходить с этого завода она не хочет и ждёт пока здесь получит что-нибудь по своей специальности.
     Вчера мы с ней наконец попали в баню. Сегодня купали Цыпу. Он помнит, что в Ленинграде его купал папа. И вообще он тебя часто вспоминает. Много с ним гуляем. Погода прекрасная. Сегодня в садике он собирал камешки и бросал бомбы в фашистов. Эти же камешки потом превратились в хлеб и он мне заявил, что Цыпа купил коммерческого хлеба и положил его в буфет. Говорит он всё. Я с ним справляюсь. Он очень милый. На днях приедет к нам сюда Катя. Целую крепко"

Своеобразный салют Победы застал Марию Петровну с сыном и его бабушкой в поезде из Москвы,  в Ленинград. Ведь несколько месяцев после возвращения из эвакуации (в Уфе) Володя с бабушкой жил у сестры Владимира Васильевича, тёти Кати в Москве, на Скарятинском. Возвращение в Ленинград осталось памятным на всю жизнь. Примерно в середине пути, как ему сейчас кажется, на станции Бологое, все в вагоне ужасно испугались звуков отчаянной стрельбы. Что это? Вылазка немецкого десанта? Какие-нибудь бандиты напали на поезд? Оказалось, что по радио объявили окончание войны, и счастливый народ  на станции палил из всех стволов от восторга. Да, это было в Бологом, как раз посередине между Москвой и Ленинградом.

      Семья Абрашкевичей... Хотя нет! Мама Володи фамилию не меняла и всю жизнь была Марией Петровной Пузановой. Так вот, семья после войны жила в Ленинграде в доме и квартире, где и я потом прожила с мужем 20 лет... где до недавнего времени ещё, уехав отсюда, из Абхазии,  жили и самые младшие Абрашкевичи, наши с Володей внучки. Там и сейчас (в 2016-м) живёт наша внучка Женечка.  Улица тогда, в 45-м, называлась улицей Строителей, а  дом был под №2. Теперь улица носит имя подводника Маринеску, а дом, стал  № 3.  Никаких других жилых домов тогда, рядом или  вокруг не было. С довоенных времён сохранилась только школа, которая теперь стала № 480. Во время войны в ней был госпиталь, в котором лечили раненых, а после войны и когда я была маленькая, она была школой № 393. Я в ней училась. 

     Там я и познакомилась с Володей,  со своим будущим мужем… Это было в девятом классе, больше  50 лет назад… (Судьба)

Когда Володя с мамой вернулись из эвакуации (вначале из Уфы в Москву, а потом из столицы в Ленинград) стёкол в оконных рамах не было. Окна были забиты фанерой и досками. Оставалась со стеклом только маленькая форточка для освещения днём и проветривания. Было холодно. Никакого центрального отопления не было.  Вся жизнь сосредотачивалась в кухне, где была прекрасная по тем временам плита с зелёными изразцами и дыркой для самовара над ней. Она цела и до сих пор... у всех соседей давно разобраны такие плиты, а у нас жива... 

     Мы с Володей в 60-х годах всё мечтали наладить систематическое пользование самоваром, да так и не собрались... А потом на плиту поставили выброшенный кем-то шкафчик и он закрыл собой дырку для самоварной трубы. А самовар уже в 1982-м мы взяли с собой, когда собирались на кордон. Там он и погиб. Самовар от володиных предков Аносовых... Красивый, старинный... Очень он мне нравился.

  А тогда, после войны, топили плиту дровами, которые собирали из блокадных завалов, защищавших город от немцев. Спали прямо на теплой, остывающей уже плите. Мебели никакой не было. Сидели на чурбачках из тех же завалов, которые почему-то назывались «столбуль» или «старбуль», семейное словечко, не знаю уж как это написать. Когда стало потеплее  из чурбачков и досок всё из тех же завалов сложили топчаны, на которых были тощие старые матрасы и бельё. Мебель эта дожила и до моего появления в этом доме (в 1960 году). Родители Володи были необычайно консервативны и терпеть не могли что-то менять в своей жизни. Да собственно, и не на что было  мебель покупать . Тем более, что в этом доме мебель не считалась (да и до сих пор не считается) предметам первой необходимости. Деньги уходили на питание и книжки. Из таких же чурбачков и досок были сложены книжные полки. На книжки денег не жалели, а больше ничего и не покупалось. Исключения бывали крайне редко. Хотя, забегая вперёд, расскажу, что когда папа Владимир Васильевич получил премию за сдачу большого эсминца, то был куплен письменный стол, так называемое "дедово кресло" и рояль... Об этом я ещё вспомню. Ну а полное пренебрежение к одежде у моего Володи уходит корнями в то же послеблокадное детство. С одеждой у всех членов этой семьи всегда было очень плохо. Не могу не вспомнить здесь Ольгу Константиновну Вахарловскую. Тот минимум, который носили, шила именно она. С тех пор, с того послевоенного времени дружеские, а теперь и родственные связи наших двух семейств никогда не прерывались. 

     Вахарловские жили в этом же доме в соседней парадной, на верхнем этаже. Частенько маленького Володю отправляли к ним, если маме Марии Петровне надо было куда-то поехать без сына. У Ольги Константиновны и мужа её, Глеба Анатольевича Вахарловского, крупного специалиста по судостроительным сооружениям, было три дочери - Зина, моя ровесница, а потом и одноклассница, Света и младшая Оля. Яркие воспоминания остались у Володи о том, как визжали и боялись сестрицы Вахарловские, когда по деревянному стулу ползали иголки. Володя (который уже тогда, в 46-м - 48-м годах начал разбираться со всякой техникой и физическими явлениями) с магнитом в руках управлял этими иголками под сидением стула.  Кстати... мать Глеба Анатольевича ещё до школы учила Володю французскому языку. И, кажется, он тогда неплохо им владел. Рассказывал, что когда они ходили в Ботанический сад, он сносно рассказывал французским туристам и про цветы, и про то как, где и с кем он живёт в Ленинграде, что скоро он станет школьником и будет хорошо учиться. 

Фото 1945 года

      А на фотографии слева Мария Петровна с сыном на ярмарке у Троицкого собора. Это была первая в Ленинграде послевоенная ярмарка, на которой было масса такого товара, о котором за войну было давно забыто. Володя помнит этот интересный поход. Тогда мама купила ему игрушку "тёщин язык", которую он и держит в руках. Если подуть в трубочку, начинал раскручиваться этот "язык" и сопровождался он писком. Стоило отпустить раскрученный язычок и он выпускал воздух и звучал совсем иначе. До сих пор помнит он свой ребячий восторг. Ведь игрушек у Володи практически не было. Играл всем, что было под рукой, дополняя воображением недостающие свойства придуманной игры... А ещё они с мамой тогда были в подобии цирка, который тоже был на этой площади с другой стороны от собора. Там мотоциклист ездил по вертикальной стене. Это было удивительно и запомнилось на всю жизнь.   Домой возвращались на  случайно встреченом грузовике со знакомым шофёром, который работал, как и родители Володи на Ждановском заводе и знал маму. Трамваи-то ещё ходили редко... а может их и вовсе не было. Так что и поездка на грузовике хорошо запомнилась.

Осенью 1946 года мальчик  пошел в мужскую школу № 394 на Автовской улице. Это близко от дома. 

Вот какой первоклассник.

Фото 1947 года

С одеждой тогда было трудно. Форму ещё не ввели, но белый воротничок  требовалось  пришивать  обязательно. А то что требовалось, дома исполнялось неукоснительно.

     В 1948 году на премию, которую получил Владимир Васильевич за сданный Гос. комиссии эсминец, был куплен рояль и Володю начали учить музыке. Учительница приходила домой.

     Занятия продолжались не очень долго, но когда мы встретились, (точнее, начали часто общаться) он с удовольствием играл первую часть «Лунной сонаты» Бетховена и «Полонез» Агинского вкладывая  душу в музыку. 

       А я тогда играла 14-й ноктюрн Шопена и органные прелюдии Баха. Они мне особенно нравились... ну и первую сонату Бетховена (1 часть), прелюдии Лядова... Это был мой репертуар к окончанию музыкальной школы.

Фото 1948 года.

      Хочется рассказать ещё о страсти Володи к чтению, которая заложилась у мальчика с самого детства. Володя читал и читает до сих пор при каждой возможности. С детства самыми любимыми остались произведения Жюль Верна, Конан Дойля, Дюма, Стивенсона и многих других авторов приключенческого жанра. Много позже начал читать русских классиков, потом появилась любовь к фантастике... и это уже на всю жизнь.

  А вот что в моём доме в детстве не разрешалось, так это чтение за обедом. В доме у Володи во время еды читали все. Володя  и его родители считали, что обед без книжки - потерянное время. В юности я даже пыталась с этим бороться... и, конечно ничего не добилась. Разве что сама стала обедать с книжкой, если была такая возможность. Хотя я обычно крутилась, всё подавая, разливая... Мне было не до чтения. Я и порцию-то свою научилась съедать моментально. Когда я появилась в доме, я всегда была, так сказать, на готовке и на раздаче.  

  Тогда же в 1948 году летом Володю с мамой Владимир Васильевич отправил отдыхать в Сочи. К тому времени он уже хорошо плавал. В Ленинграде ходил заниматься плаванием в бассейн.

Этот снимок в бассейне ЦПКО. Плавание было самым любимым видом спорта в детстве Володи Абрашкевича. Тренер – Виктор Павлович Родимцев лет за 20 до этого был тренером у Марии Петровны, Володиной мамы.

.

 Ну а тогда, после войны, с питанием в Ленинграде, да и во всей стране,  было очень  плохо. Всем работавшим выделялись участки для посадки картошки. У Марии Петровны с Владимиром Васильевичем был участок в Дачном, почти там, где до войны был дом Пузановых.  На огород ездили на велосипедах. Вначале Володя крутил педали под рамой, изогнувшись вопросительным знаком. Детского велосипеда у него никогда не было. Потом, когда он научился перебрасывать ногу через раму, но до седла ещё не доставал, на раму привязали подушечку.

      

       

 

 

 

        

 

Фото 1950 года.

На груди Володи пионерский значок. В пионеры обычно принимали в третьем